Алексей Симонов: “Телевидение — самый ублюдочный способ угнетения человеческого сознания”

«Я вне всяких структур, связанных с властью»

— Сравнительно недавно с размахом прошла очередная инаугурация Владимира Путина. Как российские демократические интеллектуалы воспринимают «вечного» Владимира Владимировича?

— Как неизбежное зло.

— И больше Вы ничего не хотите к этому добавить?

— Да смешно разговаривать по этому поводу. Ведь Конституцию изменили. Путин зачем-то играет в эти игры. Всех или почти всех в нашей стране это устраивает.

— Но Вас-то это, Алексей Кириллович, не устраивает.

— Он победил, не потому что его раздували и хвалили на все лады. Просто надо сказать честно, что по большому счёту ему теперь некого противопоставить.

— Теперь становится понятным, почему Вы ушли шесть лет назад из Совета при президенте Российской Федерации по содействию институтов гражданского общества и правам человека.

— Когда Путин пошёл на третий срок (до этого в прежней российской Конституции было предусмотрено два президентских срока), я решил уйти из этого Совета. Просто не хотел находиться в коллективе, который даёт ему советы. На моё место пришел достойный человек — наш коллега, журналист Леонид Никитинский. У него есть темперамент ездить по стране, чего во мне уже давно нет. Поэтому я думаю, на самом деле ничего трагического не произошло. Я и раньше не делал из себя важной политической фигуры. И, тем более, не делаю этого теперь. Я вне всяких структур, связанных с властью.  Не знаю, насколько хорошо от этого чиновникам, которые остались на своих местах в данных структурах, но лично я не чувствую в этой связи какого-либо дискомфорта.

— Когда-то после резонансного конфликта газеты «Московский комсомолец» с Госдумой РФ из-за опубликованной в «МК» статьи Г. Янса «Политическая проституция сменила пол», на съезде Союза журналистов Москвы Вы тогда в качестве президента Фонда защиты гласности выступили в поддержку журналистов издания и главного редактора «МК» Павла Гусева. Газета выходит и теперь. Выходит, тогда Ваша поддержка сыграла свою роль?

— У нас сформировались печатные издания по образу и подобию своих владельцев или редакторов. «Московский комсомолец» в этом плане получился таким абсолютным портретом главного редактора этой газеты Павла Гусева. С одной стороны — всеядный, с другой — снобистский, с третьей — чисто журналистский, заинтересованный в получении интересной и важной информации. Я считаю, что такая газета может и должна существовать. Но при этом Пашины претензии возглавить Всероссийский союз журналистов, мягко говоря, мне показались неубедительными. Лично я выступал против этого. На нашем последнем съезде Паша предложил московскому союзу журналистов объединиться с российским Союзом, что мне показалось заслуживающим внимание.

При этом хочу сказать, что ни первый, ни второй Союз журналистов, к сожалению, никакого серьезного общественного влияния в нашей стране не имеют.

— Вы писатель, кинорежиссер, правозащитник. Это всё в силе или от чего-то отказались и не собираетесь к нему возвращаться?

— С 2005 года не снимаю кино. Последняя двухсерийная картина была о моем отце к его 90-летию. Она называлась «КМ». На мой взгляд, картина получилась приличной. Мне за нее не стыдно. После этого я ничего не снимал, поэтому считайте, что я уже бывший кинорежиссер. В 2009 году, когда мне исполнилось 70 лет, я издал книгу лирическо-воспоминательно-автобиографического толка «Парень с Сивцева Вражка». Это вторая большая моя книга, которую действительно можно назвать писательством.

Есть и другие книги, но они специфические, публицистического толка, связанные с профессией — то бишь, журналистикой. В них анализируются законы, процессы, происходящие в журналистской среде и т. д.

 

Когда фонд объявляется иностранным агентом

— Вы перестали возглавлять российский Фонд защиты гласности». Получается, полностью отошли от дел?

— Руководить фондом я не перестал, но перестал активно участвовать в его деятельности. Правда, сейчас у нас, к сожалению, не лучшие времена. Фонд время от времени обзывают иностранным агентом, что не добавляет ему, конечно же, популярности. И теперь я не вижу возможности помогать журналистам в регионах так, как мы помогали им раньше.

По большому счету, мы сконцентрировались на том, чтобы наших коллег в регионах не дали задушить втихую. Мы продолжаем делать базу данных по ситуации в регионах. База уже существует 14 лет, и этот серьезный источник информации, безусловно, плюс механизму защиты нашей независимой журналистики. Мы помогаем нашим коллегам по мере сил и возможностей.

— А власти не обвиняют, что Вы, мол, с потрохами продались Западу?

— Кое-где, в регионах к нам относятся с определенным скептицизмом — мол, связаны с заграничными партнерами. Но это специфика процесса.

Каждый понедельник выходит наш дайджест. Сравнительно недавно это произошло в 850-ый раз. В течение примерно десяти лет он выходил на двух языках — русском и английском. В последние несколько месяцев мы выпускаем дайджест только на русском языке, потому что банально не стало средств на два языка.

Я состою членом правления «Общественного вердикта», членом московской «Хельсинкской группы». Это всё остается за мной, но это скорее выглядит как процесс представительства, нежели как процесс принятия реальных решений.Раньше моя деятельность могла напрямую влиять на состояние дел в регионах. Теперь, надо честно признаться, этого нет.

— Получается, теперь власть не особо прислушивается к Вашему мнению?

— У меня с властью практически исчезли какие-либо контакты. Это выглядит забавным. Когда я был вхож в различные властные структуры, я старался помогать по мере сил и возможностей людям, которые ко мне обращались. И не всегда это было связано с журналистикой.

Так, к примеру, произошло с русской актрисой Натальей Захаровой, которая была репатриирована из Франции в Россию и попала в костромскую колонию. У нее во Франции пытались отобрать ребёнка. Я обратился с письмом к Дмитрию Медведеву помочь объективно разобраться в этом деле. Через десять дней она была на свободе. Сработали прямые связи.

Понимаете, какая штука, правозащита не имеет своего механизма. Да, я подписываю письма. Да, я участвую в общественной жизни. Но, к сожалению, вижу очень мало результатов этой работы.

— Может, Вы попросту занижаете то, что делаете, а со стороны это кажется несколько иначе?

— Ещё не хватало, чтобы я её завышал. Правозащитной деятельностью занимался и занимаюсь почти тридцать лет. Можно сказать, едва ли не полжизни. По правозащите мною было написано несколько книжек, ещё много книжек по этой тематике я редактировал. Они пользовались и пользуются популярностью.

Происходят трогательные моменты. У нас в офисе на одной из стен картина — нарисованы моя мама и я с фотографиями из книги «Парень с Сивцева Вражка». Это сделала одна наша активистка из регионов, которая считала, и, наверное, считает, что я когда-то в критический момент её спас. Честно говоря, лично я этого не помню.

 

Написание стихов как абсолютное зло

— В России по-прежнему поэт больше чем поэт? И как долго это будет продолжаться?

— Сегодня в России поэт меньше чем поэт. Теперь в общественном сознании растут только несколько имен. Причем, растут очень медленно. Я не могу сказать, что команда, где они растут, сильно расширяется, но она все-таки становится больше. Публично эти поэты продолжают читать свои стихи. Кстати, что делаю и я иногда. Это, думается, для нашего общества небесполезно.

Но при этом должен сказать, что писание стихов стало абсолютным злом. Есть организации, которые на этом банально зарабатывают. Теперь можно за деньги в книжке разместить рифмованные признания  в любви к маме, папе, тёте, дяде и чуть не любого гражданина.

Количество людей, издающих стихи за свой счет, колоссальное. Поэтому отношение к поэзии сильно ухудшилось — она стала почти бытом. В этом плане наша провинция отличается в лучшую сторону. Лично мне там попадались люди, пишущие плохие стихи, но с удовольствием слушающие стихи хорошие.

Как-то я сдуру попал в жюри конкурса поэтов интернета. В жюри нас сидело пять идиотов, а в зале сидело восемьдесят идиотов. Они должны были прочитать по одному своему стихотворению. А на нас возлагалась обязанность решить, проходят они дальше или нет. Когда я понял, что в печать попадают в том числе не самые качественные стихи, то понял, что это чисто производственная структура, банально зарабатывающая деньги.

Заплатишь за три стихотворения — напечатают три. Заплатишь за десять — получишь десять. Вот и всё. Это касательно темы «Поэт в России больше чем поэт». Я уже, наверное, по пятому разу прочитываю книжку воспоминаний современников о Борисе Абрамовиче Слуцком, и там есть рассуждение, кажущееся и теперь чрезвычайно важным. Есть поэты, значимость которых увеличивается после их смерти. Такой поэт Бродский, такой поэт Слуцкий, такой поэт Тютчев. В какой-то степени, кстати, такой поэт Пушкин.

Какой-то процесс в этой области происходит. И никуда мы от этого не денемся. Другой вопрос, что когда происходят отдельные поэтические конкурсы, то качество в них часто не является доминирующим.

 

«Слышность» становится нулевой

— Алексей Кириллович, можно ли сказать, что свобода слова в теперешней России всё-таки существует?

— Свобода слова у нас безусловно существует. Никаких сомнений в этом нет. Просто с ней стали бороться правильным путём, уничижая не производителей, а потребителей этой свободы. По моим наблюдениям, свобода в нашей стране скукожилась как шагреневая кожа. Но я не могу сказать, что у нас нельзя чего-либо сказать или написать. К сожалению, печатное слово перестало быть главным источником информации, отныне доминирует видимое слово — в частности, телевидение.

Лично я не обижен: 9 мая телеканал «Культура» показал утром мою картину «Военные сороковые». Это лучшие двенадцать песен о войне, которые поют драматические артисты. Картина в своё время была снята к 30-летию Победы. Она до сих пор жива и задает тон целому дню на телеканале «Культура».

При этом должен сказать, что телевидение — самый ублюдочный способ угнетения человеческого сознания. На сегодняшний день это так.

Один канал высказывает о существующих и несуществующих чудовищах. Другой телеканал озвучивает историю, которую можно рассказывать только ублюдкам. Получается, что они считают своих зрителей ублюдками. Они приглашают в свои ток-шоу большое количество людей, рассуждающих о текущей политике приблизительно на очень низком уровне. Плюс иногда проскакивают живые кусочки из документальных фильмов.

— А что Вы можете сказать про позицию Фонда защиты гласности по теперешним отношениям между властью и журналистским сообществом?

— Хотелось бы верить, что эта позиция остается прежней. Но, как всякая деятельность по защите свободы слова она скукожилась как сама свобода слова. Поэтому объём этой работы уменьшился. Качество, на мой взгляд, ухудшилось. Но отношение к власти осталось прежним. Мы считаем, что главным источником нарушения свободы слова по-прежнему являются властные структуры, в том числе силовые. И никаких изменений в этом смысле не произошло. Все изменения на законодательном уровне это только подтверждают.

— В таком случае гласность в России будет и дальше скукоживаться как шагреневая кожа?

— Гласность вообще закрыть нельзя. Если её считать возможностью выкрикнуть из толпы, что король голый, и при этом последуют какие-то негативные последствия, то всё равно появится другая толпа, где найдутся свои смельчаки. Вопрос заключается в том, что дистанция между гласностью и свободой слова увеличивается, ибо свобода слова состоит из гласности и «слышности». Вот эта «слышность», к сожалению, становится нулевой. Докричаться до власти практически невозможно.

— И ситуация улучшаться, насколько я понял, не собирается?

— Ну зачем-то же выбрали ещё на один срок Владимира Владимировича. Пока не вижу никаких причин, по которым он справится с теми заборами, которые он нагородил за время своего управления страной.

 

Находить пути самосохранения

— Вы поддерживаете отношения с подобными творческими организациями в бывших странах СССР?

— Я поддерживаю отношения с Международной федерацией журналистов. У меня добрые отношения с некоторыми представителями «Артикля 19» в Лондоне, с Норвежским Хельсинским комитетом, фондом Макартуров. Через несколько дней я должен поехать в Берлин на шмидтовские чтения, которые устраивает фонд «Открытая Россия».

— В середине 1990-х БАЖ вместе с Фондом защиты гласности проводили конференцию в Минске, и россияне уверенно говорили, что у них такого, как у нас, не может произойти, потому что много “игроков”, финансы другие, демократия… А вот почему все пошло не так? И как сегодня Вы оцениваете ситуацию со свободой СМИ в наших странах? 

— Вы сохранили на уровне 2000-го года ту систему отношений между властью и людьми, пытающимися эту власть изменить и даже заменить. Ситуация в Беларуси не сильно ухудшилась с тех пор, потому что ухудшаться было нечему, по большому счёту. Естественно, пресса, как и всякий живой организм, начала приспосабливаться к тем условиям, в которых она находилась, и искать какие-то новые пути самосохранения.

Мы же у себя считали, что мы в асфальт не закатаны. Когда спохватились, то получилось, что мы в асфальт закатаны не только не меньше вашего, а, может, даже в какой-то степени и больше.

 

Желание получать чёрную икру всё равно остаётся

— Алексей Кириллович, а что будет со свободой слова в России через пять, десять, пятнадцать лет? Какие ценности и ориентиры выбирают молодые журналисты Вашей страны, тёплое место или все-таки есть те, кто бунтарит, протестует?

— Ничего оптимистического по этому поводу я сказать не могу.

Мы провели около тридцати школ-конкурсов расследовательской журналистики в разных концах земли. От Москвы до Сыктывкара, от Владивостока до Петербурга. В работе всех этих школ я участвовал. Основной контингент — молодые журналисты и даже студенты старших вузов. Наличие этих школ и наличие к ним интереса внушает определённый оптимизм.

На этих же самых школах становится очевидно, что люди осваивают приемы расследовательской журналистики. Но! Практически всем понятно, что делать это им никто не даст. Люди, желающие заниматься свободной расследовательской журналистикой есть, но вот возможностей распространять её результаты очень мало.

На российском телевидении такая журналистика почти невозможна. В печатных изданиях она ещё возможна. Но, как правило, это малотиражные или просто отчаянные СМИ. Основные проблемы в этих изданиях связаны не со свободой слова, а с демонстрацией или сокрытием собственной несвободы.

Правда, при всём при этом мы собираемся организовать эти школы в Костроме и Питере. Посмотрим, что из этого выйдет.

Должен сказать, что каждое лето огромное количество людей просится на практику в «Новую газету». Вообще у нас начинающие журналисты фактически делятся на две группы — желающие в перспективе кушать чёрную икру и желающие встать в ряды реально независимой журналистики.

При этом должен сказать, что в любом случае никто у нас не получает чёрной икры. Но желание её получать сохраняется.

200 миллионов экземпляров со стихотворением «Жди меня»

— Творчество Вашего отца популяризируется, изучается, пользуется спросом?

— Скажу честно, грех жаловаться. Куда я ни приезжаю, обязательно найдётся человек, который мне скажет: «Где-то я Вас видел. Вы Симонов?». На самом деле, Симонов существует в памяти. Пока старики не ушли, память о моём отце будет жить однозначно. Кто знает его стихи, кто прозу.

Так что фамилия «Симонов» в памяти народной, и к ней относятся с огромным уважением и пиететом. И даже шавки не очень сильно огрызаются по этому поводу. Хотя встречаются очень грустные примеры. Например, один «умник» как-то ляпнул в интернете, что стихотворение «Жди меня» Симонов содрал у Гумилёва…

Недавно я читал лекцию «Шесть ипостасей «Жди меня». Есть литовская, итальянская и ещё несколько историй этого стихотворения. Например, листовки, на одной стороне которых был напечатан портрет знаменитой советской актрисы Валентины Серовой, а на обратном непосредственно стихотворение «Жди меня».

Но эта история чисто кинематографическая. Она даже не поставлена. А вот реальная история. В Израиле самая популярная песня второй мировой войны — перевод стихотворения «Жди меня».

— И каким тиражом уже исчисляется это знаменитое стихотворение?

— Оно ведь отдельно не печаталось. Я думаю, если скажу, что книжек, где печаталось это стихотворение, было 200 миллионов экземпляров, то, скорее всего, преуменьшу реальную цифру.

— Скажите, а сейчас Ваши фильмы востребованы кинопрокатом и телевидением?

— В общем, да. Думаю, 22 июня в очередной раз поставят в тв-сетку мой фильм «Отряд». В начале мая на канале “Культура” поставили мои документальные фильмы об Леониде Утесове, Василии Соловьеве-Седом, Юрии Никулине, Галине Улановой. Я немало наделал вполне приличного киношного продукта, и поэтому он пока еще существует. Пока мы интересуемся своей собственной культурой, такие фильмы имеют смысл, имеют вес и пользуются уважением.

Сделал ли я что-нибудь новое? Не могу сказать однозначно. Я очень хотел написать книжку об отце в серии «Жизнь замечательных людей». Я даже заключил договор на эту книжку с издательством «Молодая гвардия». Пока не получается. Задора не хватает.

 

Белорусские коллеги не побеждены

Жанна Литвина, председатель ОО “БАЖ” с 1995 до 2015 гг.:

— Не будь тогда, в конце девяностых, нашего партнёрства и сотрудничества с Алексеем Кирилловичем Симоновым мы, независимые белорусские журналисты, наверное, были бы слабее и беззащитнее.  В 1998 году появилась книга «Власть и пресса в Беларуси: хроника противостояния. 1994–1997». 

Эта книга печаталась в Москве. Пожалуй, с неё и началось наше сотрудничество с Фондом защиты гласности. Но сама идея книги родилась тогда, когда в белорусском городе Ошмяны закончился беспрецедентный судебный процесс над журналистами ОРТ — членами БАЖа Павлом Шереметом и Дмитрием Завадским. И тогда в предисловии к этой книге Алексей Кириллович написал: «Свобода слова в Беларуси снова, как в советские времена перестает быть естественным правом человека и становится уделом смелых».

И действительно в те времена власти становились все более дерзкими в отслеживании «непослушных» журналистов, у которых была своя позиция. В то время газеты «Народная воля», «Имя», «Белорусская деловая газета» уже печатались в соседней Литве, и по сути эпоха перестроечного романтизма закончилась белыми пятнами в газетах, где должен был быть напечатан антикоррупционный доклад депутата парламента того времени Сергея Антончика. Алексею Кирилловичу принадлежит выражение «Конец праздника непослушания».

Это когда журналистика в Беларуси как профессия, как род занятий становится опасной. Навыки ведения мониторинга нарушений прав журналистов мы приобретали через сотрудничество с фондом Симонова. Алексей Кириллович тогда говорил: «Мы знаем — там, где есть конфликты, пресса еще жива. Ибо единство прессы и власти достигается только окончательным уничтожением гласности».

Как важны тогда были эти слова для нас. Как важно было слышать от него, что «белорусские коллеги не побеждены». Все это нам помогло, сохранить верность профессии, честь и достоинство».

***

Алексей Кириллович Симонов — президент Фонда защиты гласности, бывший член Совета при Президенте Российской Федерации по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека до 2012 г. Лауреат премии «Фемида», Лауреат фестивалей телевизионных фильмов в Грузии, Югославии и Болгарии. Фильм «Отряд» был признан лучшим советским фильмом 1985 года.