«Поскандалили – затем бурный интим»: почему люди привыкают жить в роли жертвы?

По статистике, в 94% жалуются на семейное насилие женщины, в 6% мужчины. Отражает ли это реальную картину в гендерном плане?

«Всего выделяют 4 вида семейного насилия: физическое, эмоциональное, материальное (например, ограничение доступа к деньгам) и сексуальное. Если говорить о гендерном критерии, то в целом да, гораздо чаще страдают женщины, чем мужчины – по той простой причине, что мужчины в большинстве своем физически сильнее и агрессивнее.

Есть идеи о том, что у женщин более высокая вербальная агрессия, но это лишь один компонент эмоционального насилия. Однако риску насилия подвержены и некоторые другие социальные группы – дети, инвалиды, пожилые люди…»

Почему жертва зачастую защищает агрессора?

«Защита жертвой своего агрессора – парадоксальное поведение на взгляд наблюдателя.

Самый явный мотив жертвы защищать агрессора, например, перед милицией – чтобы тот не отыгрался на жертве по возвращению. Агрессор нападает на жертву по незначительным поводам и это приводит к генерализации страха перед ним.

А уж если агрессора кто-то осудит, да еще и накажет – то из-за кого, кто виноват? Конечно, жертва, которая назначена «мальчиком для битья».

То есть, ситуация, когда жертва вызывает милицию или жалуется знакомым на пике отчаяния, а потом откатывает назад – ненормальная вообще, но… нормальная с точки зрения защиты от агрессора в нашей стране.

В тех странах, где насилие пресекается однозначно (без всяких «разъяснительных бесед» и штрафов из семейного бюджета), с запретом приближаться к жертве ближе полукилометра, с выселением агрессора для поиска себе места проживания и т.п. – данный феномен встречается гораздо реже.

С другой стороны, жертва может стремиться к роли спасателя – благородной и сильной позиции, в которой можно как будто вернуть себе ценность, отобранную агрессором. В более выраженных случаях формируется известный «Стокгольмский синдром» – как невротическая привязанность, сформированная  в условиях выживания, к тому, от кого это выживание зависит. Истинной любви там нет, есть гиперзначимость лица, от которого зависит моя жизнь».

Привычка жить с агрессором – вырабатывается ли она на самом деле?

«Привычка вырабатывается в смысле отсутствия сильных переживаний, когда случается плохое. В том же смысле люди из пригорода привыкают долго доезжать на работу в город.

В смысле внутреннего благополучия, обретения спокойствия и радости – нет, всегда возникает тревога и стресс, которые могут лишь притупляться, если жертва уже знает, что закончится более или менее спокойно, а агрессор – не садист и не придумывает новые способы помучить жертву. Долгое проживание с агрессором неминуемо искажает благополучное функционирование личности».

Традиционные ценности, транслируемые женщинам с ранних лет, особенно в провинции, — семья, муж, дети, крепкое хозяйство. Не создала семью — утратила женскую и человеческую ценность. За этим следует стыд, вина, чувство собственной неполноценности, страх отвержения, изоляции. Может ли жертва пересмотреть отношение к самой себе и поменять ситуацию?

«Очень верно описаны чувства такой женщины, которая, по сути, оказывается перед выбором стать жертвой или нарушить негласные нормы окружения. Это серьезный конфликт, на который легче пойти при наличии поддержки.

Жертва может и должна пересмотреть отношение к самой себе, но самой это сделать трудно. Нужна другая среда или хотя бы человек, который послужит опорой в правильности новых взглядов, поддержит в противостоянии с обесцениванием, будет настаивать на том, что благополучие жертвы важнее того, чтобы нравится другим и т.д.

Лучше всего такую поддержку оказывает психолог как специально обученный человек. Сейчас с этим стало легче, так как можно из почти любой провинции зайти в интернет и узнать, что жить можно по-другому. Расширение информационного пространства способствует глобальному снижению насилия».

Что делать окружающим – другим членам семьи, на глазах которых происходит насилие в отношении их родственника?

«Не принимать это, возражать, заявлять в милицию, особенно, если насилие происходит на общей территории. Категоричность родственников очень помогает жертве принять правильное решение в том, чтобы набраться смелости и пресечь насилие.

Либо же прекратить отношения с помогающими родственниками, уйдя в рабство к насильнику. Здесь мы сталкиваемся с важной дилеммой  – насколько нужно помогать взрослому человеку, если он недостаточно использует эту помощь?

Нередко в роли жертвы оказываются те, у кого есть привычный опыт недоброжелательных отношений с обесцениванием (чаще в родительской семье) и отсутствует эффективный опыт самозащиты.

Человек попросту не знает, где проходит граница между приемлемым и недопустимым, и пропускает тревожные сигналы.  Нормой может считаться, что «иногда партнера может заносить». Тогда помощь родственников перестает быть однозначной, а может «дорого стоить» – например, защитили перед агрессивным мужем, а сами еще больше обругали и сказали, что такая никому и не нужна.

С другой стороны, жертва зачастую избегает ответственности и в безопасных сферах. Такие пары характеризуются наличием доминирующего партнера-«решателя» и оттеняющего партнера-«соглашателя». Будущей жертве до определенной поры выгодно не нести ответственность. Конечно, тогда она не предполагает, что за это можно заплатить немалую цену.

Поэтому в каждом случае возникает задача определить эти границы: возможно, у родственников не будет желания спасать хроническую жертву, постоянно повторяющую безответственные действия – и тогда они могут, например, перестать помогать деньгами, договориться, чтобы дети приходили к ним, пока взрослые дебоширят и т.п. Здесь в каждом случае стоит продумывать границы своей включенности в помощь жертве – при однозначном несогласии с насилием как таковым».

«Ей привычно жить с агрессией» — возможно, перенятый сценарий отношений из родительской семьи: взаимное унижение как норма жизни. Регулярные скандалы в паре только повышают градус эмоциональности и снижают чувствительность к любым спокойным проявлениям контакта. Когда всё спокойно, таким людям кажется, что жизнь остановилась, что ничего не происходит — пустота и скука. Ровное, доброе, уважительное отношение не воспринимается совсем или воспринимается как слабость или безразличие. Не возбуждает. Как такая ситуация трактуется психологами?

«Как психологическая игра силового типа. Человек подменяет реальную жизнь игрой в страсть, а медиаиндустрия зачастую вовсю романтизирует насилие (особенно, в русскоязычном сегменте). Поскандалили –  затем бурный интим…  Ах, как ярко, сцена снята, всем спасибо… Такие игры инфантильны, не говоря о том, что энергозатратны. Такие игры – не про яркость жизни, а про неумение жить».

«Я не имею права на защиту своего здоровья и интересов. Меня никто не защитит, станет только хуже, и куда я пойду с двумя детьми». Так выглядит синдром выученной беспомощности. Нет ли у вас ощущения, что этот синдром транслируется далеко за пределы семейных отношений, иногда выходит на уровень отношений «общество – государство – власть»?

«Безусловно так и есть. Более того, социальное проникает в семейное, и тот, кто занимает место лидера в сообществе – тот своим примером транслирует неформальные нормы отношений между людьми. И чем менее развито самосознание у человека из воспринимающей аудитории, осознание себя автономным и ответственным субъектом – тем легче он воспринимает эти образцы как ценностную норму.

В этом смысле любой лидер несет психологическую ответственность за то, что он транслирует группе. В некоторых случаях сообщество ценностно перерастает того, кто занял роль лидера, и потому отвергает эти псевдонормы».

Как изменить психологию жертвы? Если в семье, с раннего детства закладывается «выученная беспомощность», когда «терпилка» готова терпеть и даже гордиться тем, что терпит, получается замкнутый круг? Или из него все же можно выйти?

«Можно выйти из замкнутого круга, зачерпнув из чистого источника. Вначале – столкнувшись с чьим-то хорошим примером, потом почитав/посмотрев про то, что «а так тоже можно было», затем спрашивая у других, как у них получилось это хорошее и т.п.

В замкнутом круге у терпящей жертвы порой единственным сигналом, что здесь что-то не то, могут быть собственные чувства дискомфорта. Наши эмоции – самая честная сфера личности. Мысленные интерпретации, рационализации и оправдания надстраиваются сверху и порой вводят в заблуждение.

Справедливости ради, и чувства могут искажаться, как «любовь» в Стокгольмском синдроме. Но, в целом, если человек умеет доверять своим ощущениям, они часто ему указывают на то, что для него хорошо, а что плохо. И когда это осознается – дальше уже надо искать путь к улучшению ситуации, а не к самообману, что «мне показалось, все нормально».

Нужно идти к людям. К специалистам, хорошим знакомым – там опора для изменений».

В жизни мы нередко сталкиваемся с трудностями. Нам приходится самостоятельно справляться со стрессовыми ситуациями. Искать наилучшее решение возникших проблем. Все это негативно сказывается на психологическом здоровье и может выбить из колеи. В таком положении человеку нужен кто-то, кто сможет беспристрастно оценить ситуацию со стороны. Помочь увидеть происходящие с профессиональной точки зрения. Для этого и нужна консультация психолога.

P.S. В Беларуси домашнее насилие в отношении женщины происходит в каждой третьей семье. Ежегодно в стране регистрируется около 2000 преступлений, совершенных в быту. Ежедневно в республике в органы внутренних дел поступает около 500 сообщений о фактах семейно-бытовых конфликтов, из которых свыше 70% составляют случаи домашнего насилия в отношении женщин и детей. В то же время, значительное количество случаев насилия не фиксируется, поскольку многие женщины либо склонны мириться с его проявлениями, либо предпочитают искать решения, не обращаясь с заявлениями в официальные органы.