Спасет ли Беларусь импортозамещение?

— Сейчас у нас должно расцвести импортозамещение, ниши освободились и сейчас мы ринемся, — размышляет о ставках, сделанных правительством с подачи Лукашенко на легкую промышленность, аналитик Сергей Чалый на канале Belarusian Investigative Center. — При этом Лукашенко уже понял, что далеко не все ниши они могут занять, потому что технологическое эмбарго означает, что не хватает каких-то, пусть даже очень маленьких, но важных запчастей, и из-за этого ничего не работает.

С микроэлектроникой уже выяснилось, что «Интеграл» — это была иллюзия технологического могущества. Но в легкой-то промышленности все есть, как говорит Лукашенко: технологии и швейные машины, квалифицированный персонал.

Дальше он говорит, что «вы вообще монополисты, у вас нет настоящей конкуренции». Можно было бы подумать, что это из-за ухода иностранных брендов, но нет. В своем знаменитом монологе «про тряпье из секонд-хэндов и бренды» он говорит о «дыре» в завозе товаров. То есть он думает, что из импортного у нас были либо брендовые вещи, либо секонд-хэнд.

А вот как, по словам Чалого, объясняет отсутствие конкуренции председатель концерна «Беллегпром» Татьяна  Лугина:

— Лугина подтверждает, что мы конкурируем на внешних рынках, а внутри — нет, имея ввиду, что внутри все зарегулировано настолько, что производители работают все как один, концерном, между собой ценовой конкуренции нет. Но в чем их надежда на импортозамещение? Что мешало им заниматься этим раньше? Очевидно, то же самое, что мешает и сейчас.

Отсутствие конкуренции приводит к тому, о чем говорит Лугина: белорусская одежда не может быть дешевой. Причина этому, по ее словам, дизайн, качество, надежность, в стране нет дешевого товара априори и прочее.

Так если нет дешевого товара, почему же тогда вы конкурируете с секонд-хэндом? Потому что, видимо, все-таки там находится потребительский спрос. Это означает, что можно сколько угодно говорить, что вы самые лучшие по цене и качеству, однако оценивает это не производитель, а потребитель.

И потребитель на самом деле смещался к более дешевой вещи либо считал, что для этого качества наши товары дороже, чем должны быть, — делает вывод экономический аналитик.

Говоря об импортозамещении, он упоминает о важном аспекте: в Беларуси достаточно долго существует проблема с долей импорта.

— Даже есть долгосрочные планы о том, сколько должно быть импорта, насколько его можно сократить. И если по продовольствию тенденция к сокращению еще более-менее есть,  то по промышленным товарам доля отечественной продукции все годы снижалась, снижалась и снижалась.

А в этом году она впервые начала незначительно расти. Но  выросла доля наших товаров существенно меньше, чем могло быть, если учесть уход тех самых брендов и образовавшиеся ниши. Это значит, что эти ниши уже кто-то заполнил. И этот «кто-то» скорее всего — товары из России.

И здесь интересный момент: важный фактор роста цен в Беларуси связан с тем, что белорусский рубль слаб по сравнению с российским, или же российский рубль крепче, чем должен был бы быть. Соответственно, если из России что-то приезжает, то это сразу более дорогой товар.

Это значит, что вы не можете конкурировать не только там, где у вас не было конкуренции, вы не можете занять ниши не только те, которые освободились после ухода брендов, а вы не можете конкурировать по цене с приезжающими товарами из России, которые априори из-за этого ценового фактора оказываются дороже. Тогда как при этом вы увеличите долю отечественного товара? — ставит логичный вопрос эксперт.

Объясняя происходящее, он допускает, что белорусы в настоящее время вынуждены бороться за свой внутренний рынок с россиянами. Однако методы для борьбы выбирают явно не самые лучшие.

— Я слышал такую полуконспиративную версию от некоторых экспертов о том, что весь этот беспредел с ценами — это передел рынка. Потому что ниши начали захватывать русские, а не белорусские товары.

И вот эта косвенная борьба с ценой есть способ отжать эти ниши. Но если цель стояла именно такая — вернуть эти ниши и заодно увеличить долю отечественного товара — то это решение из серии «гильотина вместо аспирина в случае головной боли». Оно создает гораздо больше долгосрочных проблем, чем решает текущих задач.

Теоретически если бы в белорусской экономике не были нарушены прямые и обратные связи, если бы действительно цена играла роль сигнала, с помощью которого экономические агенты принимают решения, то мысль о том, что легпром должен был отреагировать первым, абсолютно верна.

Имело бы смысл этого ожидать. Но есть две национальные особенности. Первая — структурная, отсутствие конкуренции в этой самой ниши, которая должна была бы работать, что приводит к тому, что вы не можете произвести и качественно и дешево. И второе — то, что закрыт, не работает механизм цены, который бы определял, какие ниши освободились и куда имеет смысл идти, — отмечает Чалый.

Он считает, что на примере с легкой промышленностью можно делать выводы в целом о ситуации в экономике страны.

— Это лакмусовая бумажка, по которой вообще можно будет судить о реалистичности планов правительства в нынешних санкционных условиях.

Помните, когда-то сразу после валютного кризиса 2011 года Лукашенко придумал, казалось бы, просто идеальную отрасль — деревообработку. Это должен был быть идеальный проект: никакого импорта, возобновляемое сырье, само растет, отечественное — только перерабатывай, экспортный потенциал — мебель, ДВП и прочее.

Однако умудрились в этом идеальном кейсе провести модернизацию так, что эти предприятия еще долго не смогут рассчитаться со своими долгами!

Так вот сегодня Беллегпром — это та же деревообработка. Он находится в самых тепличных модельных условиях, в которых по идее мог бы работать.

И если он провалится даже в таких условиях, это будет означать, что вся политика стимулирования внутреннего спроса, импортозамещения, увеличения доли белорусских товаров, соответственно, увеличение производства не только на экспорт, но и на внутренний рынок, — вся не будет работать, — заключил Чалый.