Светлана Алексиевич: «В Беларуси меня поражает не только власть, но тысяча маленьких исполнителей»

О заочном суде над членами КС

— Во-первых, это мои друзья и соратники. Это все больно слышать. Очень трудно говорить о беззаконных вещах, — говорит Светлана Алексиевич. — Все законы отосланы за ненадобностью. Собственно, было же сказано, что «иногда не до законов». Думаю, нашей власти и в Кремле надо бы иметь историка, который бы подсказал им, чем кончаются времена беззакония. Конечно же, за все приходится отвечать.

Я помню, как все начиналось: мы не думали ни о каком военном перевороте и что страна будет поставлена на грань холодной гражданской войны, в которой мы сейчас находимся. Люди стали противниками друг друга. Гражданская война — это то, чего я больше всего боялась. Мы хотели только одного — честных выборов. Сейчас про это забыли и не говорят. Народ на маршах и в КС хотели только честных выборов. Теперь это называют террористической или экстремистской деятельностью.

Фантазия власти настолько развернулась и не чувствует никаких пределов, поскольку мир, Европа уже не указ, а враг.

Меня поражает не только власть, а что всегда во времена беззакония находится тысяча маленьких исполнителей. Это то, что лишает спокойствия, насколько добро и зло разделено.

Очень хорошо сказал недавно арестованный Дмитриев, что это борьба человеческого с нечеловеческим.

О суде над Нобелевским лауреатом Алесем Беляцким и другими правозащитниками

— Власть хочет показать, что мир ей не указ. То, что скажет мир, совершенно на них не действует и ничему не учит. Алеся я могла бы назвать своим другом, у нас одно звание и ответственность, которую мы чувствуем. Власть ненавидит «Вясну», потому что она действительно очень много сделала, задокументировала и является противником власти. И деталь, что все «весновцы» сидят на суде в наручниках, говорит об этой степени ненависти.

Глядя на этих людей, я думаю, что они несломимые. Такое ощущение у меня по отношению и к Полине Шарендо-Панасюк.

Распущенность и наглость власти делает революционеров. Власть даже не представляет, как лицо Беляцкого, когда он смотрит в зал и, в принципе, когда такие люди сидят, как это влияет на молодежь и тех, кто смотрит на это.

О риске вступления белорусской армии в войну против Украины

— Очень хотелось бы надеяться, что власть сможет устоять от натиска Москвы и не сделает этот последний шаг, а люди, которым скажут стрелять, не будут этого делать. Это единственный способ сопротивления.

Сегодня герои не те, кто стреляет и им вешают за это ордена, а те, кто не стреляет. И мне бы хотелось, чтобы люди, которых, возможно, погонят на эту войну, не стреляли.

Об «отмене» русской литературы

— Это очень сложный вопрос. Нельзя сказать, что Тургенев и Чехов несут ответственность за то, что сейчас происходит. Тютчев служил где-то в департаменте, Салтыков-Щедрин работал, как бы сейчас сказали, в мэрии. Они были частью того времени и частью великой империи. И, конечно, в основном они были этим заражены.

Я думала над этим и поняла, что сейчас нет такого текста, в котором бы русские писатели восстали против империи. Для них все равно была великая Россия. Были какие-то мысли, что русский народ несчастен, угнетен, а других народов в их текстах я и не видела. Зато очень много находится у Пушкина, Бродского и других, которые явно имперские. Но для меня это не отменяет русской культуры. Эти тексты существуют.

Это не существует как какая-то осознанная имперскость. Наверняка, в то время ее не существовало. Эта империя сделала всех частью самих себя. Но для меня это не отнимает великой русской литературы. Имена Чехова и Достоевского, например, я слышала по всему миру. Поэтому «разгромные» настроения я не принимаю.

Но я понимаю, что люди начинают писать по-белорусски. Они осознают себя и показывают это. Это форма противостояния сегодня.

О новой книге

— Сейчас мне плохо пишется, потому что утром просто страшно подходить к компьютеру и видеть лица погибших прекрасных украинских ребят и девушек. Это все очень тяжело. Тяжело разговаривать с беженцами, слышать их рассказы.

Эта война не укладывается в сознании. Поэтому моя книга совмещает и нашу революцию, и войну.