Ровно тридцать лет назад, 18 августа 1991 года, в Москве грянул ГКЧП. Одним из символов последнего советского переворота стало «Лебединое озеро» на экранах ТВ. Эх, знал бы Петр Ильич Чайковский, для чего горе-пропагандисты будут использовать сей шедевр музыкальной классики, может и не писал бы…
Помнится, в те дни автор этих строк приехал в санаторий, навестить родственников, с которыми мы играли в настольный теннис. Успели сыграть партию, и тут понеслось:
«В Москве переворот, Горбачева свергли, власть захватил какой-то ГКЧП».
У кого были с собой приемники типа «Волна», ловившие западные голоса, тут же стали крутить настройки. В безинтернетную эпоху, понятное дело, никаких других источников информации быть не могло.
Помню взволнованные лица местных отдыхающих, многие из которых не понимали, что происходит, но словно опасались чего-то страшного. Впрочем, ближе к обеду ситуация стала понемногу проясняться. Может, «голоса» сработали, может, какие иные каналы, но люди вокруг заметно оживились. А в середине дня теннисный турнир уже продолжался, как ни в чем не бывало.
И лишь изредка кто-то из вновь прибывших задавал остальной компании вопрос, будто мимиходом, не отрывая глаз от шарика над столом: «Ну как там переворот?». Словно хотел напомнить о главном политическом событии, происходящем за 1000 км от жарких «ракетных» баталий…
Для проигравших членов ГКЧП путч, как известно, закончился тюрьмой. Победило руководство РСФСР во главе с Ельциным. Победило во многом благодаря поддержке граждан России, в первую очередь в Москве и крупных городах, а также многих элит национальных республик. Белорусская элита, если она была тогда, стала скорее исключением…
Какие цели продекларировали организаторы переворота? Интернет позволяет нам в два клика отыскать полный текст обращения ГКЧП к советскому народу. Однако никакой конкретики, кроме описания наступившей тогда кризисной ситуации, он, по сути, не содержит. Насколько серьезны были намерения восьмерки комитетчиков? Этот вопрос до сих пор остается дискуссионным и будет, судя по всему, еще долго оставаться таковым. Однако факт из истории не выкинуть.
Выступив «против экстремистских сил, взявших курс на ликвидацию Советского Союза, развал государства и захват власти любой ценой», инициаторы путча всему вышеперечисленному максимально и поспособствовали. Как говорят, за что боролись, на то и напоролись.
Так или иначе, несостоявшаяся «антиперестройка» открыла последний шлюз для окончательного оформления государственности 15 «братьев» и «сестер». Как тогда говорили, вовсю бушевал «парад суверенитетов».
25 августа, через три дня после провала путча, в Минске состоялась внеочередная сессия Верховного совета БССР, созванная по требованию депутатов от оппозиционной фракции Белорусского народного фронта (БНФ). Именно в ходе этой сессии принятая годом раньше Декларация о государственном суверенитете Беларуси получила статус конституционного закона. Страна надеялась на перемены. Вот как вспоминал об этом депутат парламента, ныне полковник в запасе брестчанин Виктор Федоренко:
«В дни т.наз. путча я находился в Литве. Настроения там уже были такие, что никто не верил, что это всерьез и надолго. Мол, пошумят, покричат, и на этом все закончится. Руководство литовской компартии, правда, признало ГКЧП, но кто же ему подчинялся? Народ активно выходил на митинги и требовал «долой хунту». Такой, я бы сказал, праздник непослушания был по всей Литве, да и в других прибалтийских республиках. Когда я вернулся, на площади Ленина в Минске уже гудели многотысячные митинги. Их участники под бело-красно-белыми знаменами выдвигали политические лозунги. Во всех областях открывались независимые белорусскоязычные издания. Видимо, действительно сдвинулось тогда что-то в сознании освобождающегося от страха общества. Потому решение Верховного Совета о придании «Декларации о суверенитете» конституционного статуса было вполне логичным и принималось почти единогласно. Так начинался процесс создания новой Конституции – первой в истории независимой Беларуси».
До распада советской империи оставалось четыре месяца. Однако в белорусской реальности 1991-го, в которой на момент начала путча еще рулила коммунистическая партия с ее бесчисленными постановлениями «о дальнейшем развитии», добровольную отставку Михаила Горбачева и распад СССР могли предсказать только самые отчаянные фантазеры. Говорят, что тогда, в начале 90-ых, демократических реформ ожидала лишь сознательная, готовая на жертвы интеллигенция.
Действительно, большинству белорусов было совсем не до демократии – за горло брали бытовые неурядицы. Павловская денежная реформа 1991 года обесценила доходы населения, резко взвинтила цены. Полки магазинов даже в городах опустели, на покупку товаров введены талоны, но и это не спасало от тотального дефицита.
Когда после 21 августа советские республики стали одна за другой объявлять о своей независимости от центра, а КПСС запретили указом Ельцина, других вариантов в Минке уже не представляли. Так вчерашняя партноменклатура, которая и шагу не могла ступить без оглядки на Москву, быстро переобулась в сторонников белорусской государственности. Из вузовской учебной программы (я тогда учился на истфаке) исчезла одна дисциплина – история КПСС.
«Современная демократия базируется на представительстве интересов различных групп населения в парламентских институтах и согласовании этих интересов посредством компромиссов. Но если сами интересы еще не оформились и не структурировались, если народ представляет собой атомизированную массу, а в политической элите нет согласия относительно исторического вектора развития страны, то демократия либо свертывается (чем быстрее, тем богаче культурная почва для возрождения авторитарного идеала), либо трансформируется в персонификацию народного представительства, его воплощение в одном лице».
Эту замечательную цитату я позаимствовал из книги «История России: конец или новое начало?» трех российских авторов – историка Александра Ахиезера, политолога Игоря Клямкина и культуролога Игоря Яковенко. Злые языки утверждают, что история имеет свойство повторяться – то в виде трагедии, то в виде фарса.